Памяти Андрея Мещанова
Памяти Андрея Мещанова
Ушел Андрей Мещанов.
Так внезапно, такой еще молодой. 54 года – что за возраст для мужчины…
В первый раз я увидела работы художника Мещанова где-то в конце 90-х на его персональной выставке в Доме Озерова. Странный, непривычный, явной уже тогда какой-то полускрытой неприкаянностью, он поразил и удивил. Запомнила более всех одну, которую потом нашла где-то в виде репродукции и повесила у себя в комнате. Картина называлась «Полет».
На фоне ландшафта, напоминающего Степной Крым, разложены нагретые южным послеполуденным солнышком, огромные валуны, на которых сидят люди – мужчины и женщины, все в исподнем времен Первой мировой. Руки их раскинуты как крылья аэроплана, в лицо им дует теплый ветер, отбрасывая назад волосы, глаза закрыты, на лицах – несказанное блаженство от воображаемого полета. О, какая это была мощная и горькая ирония! Мол, хорошо вообразить себя парящей птицей, имея под задом теплое местечко! Выразительность образа, смелость художественного заявления и главное – верность оценки одного из самых больных человеческих качеств: что ни говори, а нам «тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман». Нежелание признавать приоритеты такого «возвышающего» самообмана ни при каких обстоятельствах у Мещанова видимы везде в его работах.
Еще одна его картина, очень много говорящая (художники, как правило, немногословны, но вот оно, магическое качество творчества: если художник, в своем деле искренен, во всем, что он делает, сквозит – маячит призраком! – его собственная натура, причем, бывает, то, о чем он сам ни за что не сказал бы вслух, и там же – почти всегда! – то, что он сам о себе не подозревает, что-то из подсознания, обычно закрытого для любого его носителя). Названия картины не помню, но помню ее саму. Комната, в комнате – убедительный уют: занавесочки, пышный диван, шкафчики, еще что-то, короче, дом – полная чаша. На диване сидит мужчина, на носу у него клоунский поролоновый красный нос – такой, на резиночке. Тапочки с красными помпонами, пижама теплая. С таким же носом, в такой же пижаме за диваном стоит женщина, очевидно жена, которая нежнейшим образом обнимает мужчину. Все кругом – диван, занавесочки, пижама, тапочки с помпонами – в узорах красных маков, отчего теплые женские объятия вызывают ассоциации с усыпляющими объятиями Морфея. И все бы хорошо, все бы домашне-пасторально было бы, если не взгляд мужика на диване – а в нем такая вселенская тоска зеленая, вопреки красным макам, веселеньким носам и помпонам на тапках, от которой, право слово, выть хочется… Сорвать бы эти тапочки, эту пижаму и – туда, наружу, под холодный, но свежий ветер, туда, где надо что-то преодолевать, что-то доказывать другим и самому себе, и подальше, подальше от этого удушающего уюта, туда, где вместо благоустроенного существования неудобная, но все-таки Жизнь со всеми необходимыми для нее степенями свободы…
Андрей Мещанов рисовал свой мир, свои пейзажи, иногда как материализованные миры духов, владеющих множественными стихиями – времен года, облаков, рек, деревьев, деревенских домов и городских улиц. Иногда он видел этих духов гномами в колпачках, то красных, когда они веселы, то позеленевших от печали маленьких владельцев, и в его мирах всегда где-то там, внутри, просвечивала какая-то совершенно пиросманиевская неприкаянность, невозможность абсолютно пристроиться к миру сему, согласиться с ним и с его компромиссами, периодически переходящими к необходимости там солгать, тут утаить правду.
Его душевная одинокость, похоже, сыграла с ним злую шутку. Он так погрузился в нее, что что-то лучшее вокруг, а ведь и его – немало, стало слышимо ему тише, чем фальшь, которую он чувствовал все острее и острее, пока, судя по всему, она не стала оглушительной и физически несовместимой с ним, а он – с нею…
Это – мое мнение. И с ним можно спорить, но, видится мне, для таких, как Андрей Мещанов, клинический диагноз болезни, как причины ухода из жизни – это не причина. Это спасительный повод, когда разногласия с окружающим миром достигают апогея и милосердные Небеса разрешают эту коллизию своим безупречным способом.
Что-то вспоминается Булгаков: «Он не заслужил света, он заслужил покой», — печальным голосом проговорил Левий».
Так ли, но это – мой прощальный поклон замечательному художнику Андрею Мещанову… Он ушел. Остались его картины. Заслужил ли он свет или покой – рассудят там, выше, куда ему позволили уйти.
Светлая ему память. Хорошо, что он – был.
Лена Кузина, 15 июня 2018
